Читаем без скачивания Обитель милосердия [сборник] - Семён Данилюк

— Да нет, конечно…

— Миша, — Шохина обеспокоенно потянула мужа за рукав. — Давай поблагодарим Таисию Павловну и будем располагаться…

— Просто, знаете, меня когда в живот ранило, так медсестра одна тащила. С боли, стыдно сказать, таким матом шарашил, откуда только слова вспомнил. И ничего — даже не огрызнулась. Потому что — сестра милосердия.

Воронцова было вскинулась, но уперлась в жесткий встречный взгляд.

— Ну, здесь не фронт, так что… — она, недовольная собой, потопталась. — Размещайтесь. Пришли болеть, так болейте, а не митингуйте. — И, не обращая внимания на заискивающий жест его жены, решительно вышла из палаты.

— …Что, новенький? — поинтересовалась у Воронцовой сидящая на посту молоденькая медсестра.

— Да, опять наш блатняка притащил. — Блатняков Таисия не любила. Независимость и даже некоторая снисходительность их поведения, и, наоборот, зачастую легкое, лишь слегка прикрытое заискивание перед ними врачей больно унижали ее.

— А чего не в Ставку?

— Да средненький, видать, блатнячок. Ты давай получше за палатой гляди. Этот лысый, Ватузин, снова баламутит.

— Так он не со зла. Нервничает.

— Не со зла, как же. Не распускай. Их вона сколько. Чуть упустишь — и сядут на шею. Только и будешь бегать.

Медсестра, не споря, кивнула: хоть и сварлива была Воронцова, но к медперсоналу относилась с пониманием, могла, если подольститься, и на ночь подменить. Разведенка.

— …Ну, чего ты опять влезаешь? — напустилась на мужа Шохина, едва закрылась дверь. — Сколько говорила: ведь лежать тебе у нее!

— Чего думал, то и сказал. Зато сама вон больно дипломаткой стала: того и гляди кланяться начнешь.

— Хотела бы я знать, что б с тобой за эти годы без моей «дипломатии» было, — проворчала Ирина Борисовна.

— Да уж как-нибудь обошелся бы, — он посмотрел на одобрительно крякнувшего при последней его реплике соседа. — Что, браток, страшновато?

— Ты, гляжу, больно резвишься, — досадливо, как человек, мысли которого столь легко и внезапно раскрыли, буркнул Ватузин. — Только от судьбы-то, от нее не уйдешь и за бабу не спрячешься.

— Вот это верно, — согласился Шохин. — Резвиться и впрямь не с чего. Хотел бы соврать, что не боюсь, да не могу. Устал. Но что отмерено — дотерплю. И на женщин, между прочим, кидаться не стану.

— Ну-ну, — Ватузин отвернулся, демонстративно натянув на голову одеяло. — Бодрячков мы тоже видывали. Оно поглядим.

— Оно и ладно, — согласился Шохин. Он оглянулся на прислушивающихся больных, придержал едва сдерживающуюся жену. — Ну что, старуха, ничего, вроде?

— Ничего, — согласилась Ирина Борисовна. — Конечно, это не Четвертое управление. Зато разом отмучаемся — и домой. Как раз к настоящей весне выйдем. А там дача начнется. Пегасов саженцы каких-то необыкновенных роз достал. Подумаешь — операция! Что она у нас, первая, что ли! Слышал, что наш доктор сказал?! Чик — и все!

Одеяло соседа осторожно приспустилось, и Шохин поспешно освободился от поглаживающей руки.

— Дачка! Розочки! — раздраженно передразнил он. — Что-то больно распоэзилась. Раскудахталась, понимаешь, и не остановишь.

— Что ты еще болтаешь, дурак?!

— Ну, ладно! — решительно перебил он. — Знаешь, или катись, или давай размещаться! А то ведь я тебя за эти номера быстро отсюда…

— Давай, Мишенька, — поспешно опустив вспыхнувшее лицо, она с нарочитой кротостью вздохнула и от этой способности сдерживаться, что появилась в ней за последние годы, почувствовала умиление.

Операция прошла просто-таки до неприличия гладко. Карась в этот день был как-то особенно хорош и удачлив, поэтому, когда ассистировавший Тёмушкин по окончании операции развел руками: «Шеф, вы сегодня прямо Гилельс», — это почти не было подхалимажем. Ну, конечно, с некоторым допуском: все-таки диссертация Тёмушкина готовилась к рецензированию.

Из операционной он вышел с приятным чувством человека, подтвердившего свой высокий профессионализм, и едва выйдя, увидел со спины Шохину за занятием для полнеющей пожилой женщины самым неожиданным: приставляя шпильку одной туфли к носку другой, она медленно продвигалась по коридорной половице, балансируя руками, как мальчишка на рельсе.

— И сколько насчитали шагов? — поинтересовался, нагнав ее, Карась.

Шохина так стремительно развернулась, что, если бы не уперлась в его грудь, пожалуй, ударилась бы о стену.

— Да все превосходно, — он придержал ее за плечи. — Даже не придется делать повторную операцию. Да нет, в самом деле все хорошо!

— Господи! Как же я испугалась, — по лицу ее потекли слезы.

— Совсем себя до истерики довела.

Она громко, расслабляясь, выдохнула воздух.

— Ну-ну, все в порядке, — Илья Зиновьевич легонько потрепал ее по плечу. — Теперь все в порядке.

— Просто не знаю, как мы вас отблагодарим.

— А никак, — Карась улыбался великодушной улыбкой щедрого волшебника. «Ну, если Динка еще и этого ей не объяснила…» — Сейчас не это главное, — он разом посерьезнел, отчего и у нее сошла с лица эйфорическая гримаса. — Все-таки не будем забывать: здоровье у него, скажем так, на ступень ГТО уже не потянет. Поэтому как можно больше пить. И уход, присмотр. Особенно первые два дня.

— И ночи. Я очень прошу разрешить мне дежурить по ночам, — она умоляюще подергала его за рукав халата. — Хотя бы пока не стабилизируется.

— Не положено, конечно, — кисловато засомневался завотделением. — Но для вас… — он доверительно улыбнулся, — исключительно из соображений гуманности.

На самом деле ночные послеоперационные дежурства родственников практиковались достаточно широко. В условиях, как любил сострить главный, острой клинической недостаточности младшего медперсонала это был хоть какой-то выход.

— Спасибо, — с чувством поблагодарила женщина. — А кардиолога к нему?..

— Делается все необходимое, — Карась разом убрал все интимные нотки. Нет большей ошибки для врача, чем позволять родственникам больных садиться себе на шею.

Уже немного отойдя, обернулся.

— Да, так сколько ступеней отсюда до операционной?

— Н-не помню, — Ирина Борисовна расстроенно покачала головой. — Вылетело. Верите, три раза пересчитывала. Склероз!

— До вечера. — Он поспешил к своему кабинету, возле которого прогуливалась крашенная под седину дама с букетом цветов и оттянутым книзу целлофановым пакетом — мать прооперированной им месяц назад шестилетней девочки.

Нет, положительно — спешите делать добро!

…Спал он беспокойно, со сна даже трижды пытался вскочить с постели, и она поспешно перехватывала его, блокируя сверху собственным весом. К тому же то и дело приходилось подходить на стоны другого послеоперационника — Ватузина, метавшегося по соседству. Только к утру она задремала: просто сидя на табурете ткнулась лицом в ноги похрапывающего мужа. Так и застал их забежавший пораньше заведующий отделением.

— Ну, молодцом, — Илья Зиновьевич приветливо кивнул встрепенувшейся женщине; откинув одеяло, быстро и точно, словно проигрывая утреннюю гамму, прощупал пах и живот, посмотрел на стекающую по трубке буроватую жидкость.

— Я вам клянусь: в самом деле удачно, — Карась засмеялся, потому что стоящая слева Шохина будто пыталась выдрать у него из-под черепа какие-то особенные, потайные мысли.

— Больше пить. Организм должен все время гнать воду, чтобы избежать воспалений. Договорились, Михаил Александрович?

Он взял руку открывшего глаза больного и с удовольствием почувствовал ощутимое ответное пожатие.

— Надо только потерпеть.

— Договорились, — еле слышно согласился Шохин. — Чего-чего, а терпеть приучен, — уголок рта его чуть изогнулся.

— Тогда сработаемся, — Карась уважительно провел по венам больного. Взбухшие, переплетенные, они разбегались вверх по бессильно лежащим на одеяле рукам, словно вылезшие из земли корни старого, пожившего дерева.

…Возле дежурного поста завотделением остановился.

— Вы что же? Не могли ей хотя бы пару кресел составить?

Воронцова сделала непонимающее лицо.

— Я о Шохиной. Всю ночь на табурете просидела.

— А они сюда что, спать ходют? Пришла ухаживать, так не заваливайся. А то баре пошли, чего-то все особенного требуют.

Карась с трудом не выказал раздражение: кто-кто, а старшая медсестра прежде не позволяла себе подобных выходок.

— Здоровая вы женщина, Таисия Павловна, — порадовался он за подчиненную.

— Не жалуюсь, вроде.

Сжав губы, Карась отвернулся. Таисия действительно была на редкость здоровым человеком: только официально было установлено два случая, когда она, заснув на дежурстве, не слышала сигналов из палат.

Двое суток Ирина Борисовна почти не выходила из больницы. Лишь по утрам, оставив задремавшего мужа под чей-нибудь персональный присмотр, бежала домой, готовила что-то, забывалась на часик, упав прямо на покрывало, а потом через город, груженная бесконечными сумками, спешила, кляня себя за задержку. В неотдохнувшем мозгу ее представлялся муж, беспомощно лежащий в эти минуты на гренадерской своей койке и безотрывно глядящий в открытую дверь палаты.